Юрий Сафонов, журналист и писатель

Некоторые малоизвестные факты из жизни моего отца,
Юрия Александровича Сафонова





   Жизнь моего отца во многом схожа с жизнью той части интеллигенции, которую принято называть «дети войны»,- безотцовщина, холодное и голодное детство, не менее голодное студенчество, невероятный оптимизм шестидесятых годов с их творческим подъемом и надеждами на «светлое завтра», инерция семидесятых, застой и вновь подарившая надежду перестройка, тяжелый пресс девяностых...

   «Юра, ты почему всю зиму не ходил в школу?»,- спрашивали весенним днём сорок седьмого года одноклассники по школе №1 у невысокого мальчугана в заплатанной фуфайке. Юра молчал, отводя глаза,- было стыдно признаваться, что у него просто не было обуви. Осенью он еще как-то выходил из положения,- выпилил из куска старой фанеры подметки и, подвязав их веревками к голени, ковылял в них на занятия. Выпал снег, и один из таких долгих походов в школу (семья жила в комнатушке барака в поселке Туркменево) закончился обморожением ступней ног. Пришлось Юре, пропустившему несколько месяцев учебы, оставаться на второй год.

   Семья отца переехала в Соцгород (так тогда назывался будущий Октябрьский) в конце войны. Бабушка, Таисия Алексеевна, воспитавшая, кроме Юры, еще двоих детей, всю свою жизнь проработала учителем в городских школах. «Кем был мой дед?»,- спрашивал я отца, будучи мальчишкой. «Твой дед погиб на войне»,- отвечал мне он. Это было не так. Дед, Александр Сафонов, кадровый офицер Красной Армии, был арестован по ложному доносу в конце тридцатых годов и репрессирован. В начале войны был отправлен в Штрафбат, смог выжить в его мясорубке и вновь был репрессирован,- отправлен в сталинские лагеря, где в начале пятидесятых годов и затерялись его следы. Понятно, что отец, пришедший в то время на партийную работу, не мог тогда рассказать мне всю правду об этом — до развенчания культа личности было еще очень далеко.

   После окончания десятилетки Юре пришлось два года проработать на стройках Октябрьского,- семья голодала, и мечта о поступлении в институт смогла осуществиться не сразу. Оставив матери необходимую для нее и младших сестры и брата сумму денег, он едет в Казань и поступает на исторический факультет университета. Учился Юра с удовольствием, студенческая жизнь захватила его. Это было время приближения хрущевской «оттепели», Московского фестиваля молодежи и студентов; выходили новые фильмы и книги, страна оживала после тридцати лет сталинщины. Всю стипендию Юра отсылал матери в Октябрьский, а сам по вечерам разгружал баржи на Волге и Казанке, зарабатывая себе на жизнь. Впрочем, на еду он оставлял себе сущие копейки; получив расчет, молодой Сафонов первым делом бежал в книжные магазины!..

   Книги были настоящей страстью отца. «Книги - мои лучшие друзья»,- любил говорить он, зачастую предпочитая развлечениям и встречам с друзьями встречу с книгой. Уже в студенчестве он собрал приличную библиотеку,- и сегодня на моих книжных полках стоят купленные отцом у казанских букинистов фолианты — изданные в XIX веке собрания Пушкина, Лермонтова, Гнедича, Чехова, одно из первых изданий в России «Фауста» Гёте. Родители в моих детских воспоминаниях всегда предстают передо мной с книгой. Книжные новинки, свежий выпуск «Нового мира» или «Литературной газеты»,- вот что составляло предмет всеобщих разговоров нашими семейными вечерами. Помню, как в семидесятые годы отец принес принес домой ротапринтные издания булгаковского «Мастера и Маргариты» и рассказов Солженицына,-книги в то время запрещенные.

   Проработав после окончания университета три года в одной из районных газет Татарии, в 1961 году молодой журналист Юрий Сафонов вернулся в родной Октябрьский, став литсотрудником, а через год ответственным секретарем городской газеты «Октябрьский нефтяник». Коллектив, возглавляемый Яковом Шульманом, в то время составляли молодые, полные присущего «шестидесятникам» энтузиазма, влюбленные в свою работу журналисты - Леонид Тарасов (впоследствии - редактор), Виктор Пологно, Руслан Максютов, Юрий Белоусов, с удовольствием общавшиеся друг с другом и вне редакционных стен. Журналистское братство продолжалось много лет,- я помню эти многочисленные вечера, проходившие, как правило, у нас и у Тарасовых, где жаркие споры за бутылкой вина о литературе и журналистике часто переходили в импровизированные «летучки».

   Вскоре в редакции газеты появился еще один новый сотрудник - начинающий журналист Валентина Калугина, моя будущая мама. Мама с детства была больна тяжелым заболеванием сердца. Врачи категорически запрещали ей рожать, боясь, что при родах сердце может не выдержать. «Юра, тебе не стоит жениться на мне,- говорила она,- зачем тебе больная жена?» Взаимная любовь и любовь к жизни оказались сильнее приговора врачей,- в 1964 году на свет появился я. Впервые за тридцать лет своей нелегкой жизни Юрий Сафонов обрел счастье и уют домашнего очага. Присутствие любимой и любящей женщины раскрепостило его как человека и журналиста: тогдашние знакомые замечали, что Сафонов стал мягче и внимательнее в общении с ними, а газетные статьи его - глубже и человечнее.




   Знакомые и друзья отца были свидетелями, а подчас и «жертвами» его многочисленных розыгрышей. Одному приятелю он старушечьим голоском в телефонном разговоре настойчиво предлагал продать козу, другому подкладывал на рабочий стол «липовый» приказ о его значительном повышении в должности, третьему говорил, чтобы тот срочно бежал в книжный магазин,- якобы там всего лишь на несколько часов выставили на продажу огромное количество эмигрантской литературы...

   В начале семидесятых годов я был свидетелем нескольких напряженных разговоров между родителями: в городском комитете партии отцу очень настойчиво предлагали перейти к ним на работу. Мама была против, и отец не хотел уходить из любимой журналистики. Когда его вызвали в горком в третий раз, он услышал следующее: « Вопрос с твоим переходом к нам решен. Считай это партийным приказом!»




   Полтора десятка лет Сафонов проработал в должности председателя партийной комиссии,- одной из самых тяжелых и «неблагодарных» в аппарате горкома. Эта комиссия не только принимала людей в партию, но и исключала из нее. Рабочий, попавший в медвытрезвитель, чиновник, избивший жену, руководитель, построивший шикарную дачу за счет возглавляемого им предприятия, милиционер, развозивший на служебном автомобиле свою семью,- все они клали партбилет на стол. Партия карала провинившихся руками Сафонова, выносившего окончательный «приговор» и ставившего свою подпись под постановлением.

   Естественно, большинство таких людей считало себя обиженными и несправедливо наказанными. У Сафонова стали появляться недоброжелатели и просто враги. Часто отец возвращался с работы откровенно расстроенным, говоря, что приходится принимать неоправданно жесткие решения, заранее спущенные «сверху». Как-то в середине девяностых годов один из таких «обиженных» Сафоновым и партией прямо на улице набросился на отца с проклятиями и оскорблениями. «Позволь, я заставлю его замолчать и извиниться!»- говорю отцу. «Не вздумай, пусть говорит, что хочет,»- с горечью отвечал он.

   Однажды первый секретарь Октябрьского горкома партии Александр Бурма, ставя Сафонова в пример, назвал его единственным настоящим коммунистом в коллективе. Отец никогда не был убежденным, «идейным» коммунистом; более того, однажды на совещании в горкоме он, вызвав яростный гнев все того же Бурмы, принялся критиковать тогдашнего генсека Черненко... ; дело было в другом,- к любой своей должности он относился с невероятной самоотдачей. Партийная работа не была для Сафонова призванием, но он, не умея работать спустя рукава, погружался в нее с головой, превращая собственные выходные в трудовые будни. Порядочность и ответственность за все, что его окружает,- вот главная характеристика Сафонова. Но порой эти качества оборачивались против него самого.

   Одной из последних книг, написанных отцом, был многостраничный труд о крупном городском предприятии. Как принято в таких случаях, текст книги предваряло приветствие главы администрации города к читателям. Когда издание книги уже готовилось к печати, руководители предприятия внесли в нее изменения,- отодвинули приветствие на второй план, даже не уведомив об этом отца. Нетрудно догадаться, что после выхода книги ее читатели увидели в этой перестановке волю автора. «Сходи в администрацию, объясни, что это не твоя инициатива»,- говорю отцу. «Не могу, это будет непорядочно по отношению к заказчикам книги»,- отвечает он. «Так это по отношению к тебе поступили непорядочно, тебя подставили»,- продолжаю я. «Я понимаю, но все равно не могу»,- следует ответ...

   Последние годы жизни мамы (ее не стало в 1982 году) были очень трудными для нашей семьи: тяжелый недуг все чаще давал о себе знать, одна больничная койка сменялась другой, шла ежедневная борьба за жизнь. Все это время отец был рядом с ней, став нянькой, сиделкой, а зачастую и врачом, делая спасительные инъекции. Сейчас, будучи взрослым человеком, понимаю, что далеко не каждый мужчина смог бы пройти подобное испытание. Брак с моей мамой стал для отца единственным. Я очень благодарен той замечательной женщине, что была рядом с ним двадцать с лишним лет его жизни, но любовь к маме и память о ней отец сохранил до по последних своих дней.

   В начале девяностых Юрий Сафонов вернулся в столь любимую им журналистику. Итог возвращения известен: девять написанных и изданных книг и сотни газетных публикаций.

   В скорбные для моей семьи ноябрьские дни прошлого года к нам пришло большое количество людей со словами поддержки и предложениями помощи. Многие из пришедших оказались героями статей и очерков отца. Вот что сказал мне один из них: «Благодаря Юрию Александровичу я еще живу на этом свете. Его статья подарила мне это желание - жить!»


Добавить комментарий:

Ваше имя

Текст сообщения


Поставте галочку правильно:
Я робот
Я Человек


Комментарии: